Цифра в паспорте есть, а возраста нет: почему дети 90-х никак не повзрослеют

Почему так происходит? Рассуждает наш эксперт, практикующий психолог и писатель, автор книги «Права и счастлива» Татьяна Сальвони.

Ей примерно 27-29, и она очень классная! Красит волосы в цвет радуги, вдохновляясь единорогами. По утрам в ее блоге очаровательное фото стильного завтрака или умилительное селфи пробуждения со спутанными волосами среди подушек со смешными котятами. А в пятницу в ее соцсетях — философские и очень откровенные разговоры за жизнь по мотивам встреч с психологом. Там и обиды, и обвинения, и сетования, и остроумие, и цинизм, и детская непосредственность, и обезоруживающая искренность.

Она — успешный эсэмэмщик, кажется. При этом она еще и специалист в нескольких загадочных для большинства ее подписчиков областях. Иногда она хвастается головокружительной карьерой, следом жалуется на отсутствие денег, а спустя сутки выставляет фото новой дорогущей сумки мечты, только что купленной на распродаже.

У нее есть свое безапелляционное мнение по любому поводу — от локальной жизни отдельных звезд до событий мирового масштаба в области политики, экономики, религии, кино или литературы. Знаний много, но они обрывочные: что-то из того, что когда-то загуглила, что-то в комментариях прочитала. Но желания разбираться глубоко, анализировать, делать выводы — нет (читайте также: Бумер или зумер: тест на внутренний возраст).

Она очень быстро переключается, и так же быстро сменяется ее эмоциональный фон. Только что была чуть ли не на дне депрессии, а спустя пару часов уже танцует в каком-нибудь клубе или строчит посты с мастер-класса американского коуча. Ее гибкость, способность адаптироваться, подстраиваться, быть параллельно включенной в несколько сюжетных линий и при этом оставаться верной себе и своим желаниям восхищает.

Старшее поколение семьи часто осуждает ее, называет эгоисткой и неблагодарной. Например, мама говорит, что в ее годы уже двоих родила, а дочка даже замуж не собирается. А наша героиня легко входит в конфронтацию с мамой и другими старшими, сыпет новейшими терминами из популярной психологии, ставит их на место, обличает и так же легко мирится.

Она — яркий представитель поколения 90-х. Ей скоро 30, а она выглядит как подросток, ведет себя как подросток, обижается как подросток и с изящной самоиронией подмечает, что ощущает себя максимум на 18 и никак не повзрослеет. «Я не чувствую возраста», — говорят она и ее сверстники. Им кажется, будто это происходит только с ними и ни с кем раньше, будто в других поколениях такого резкого диссонанса — возраст-зрелость-внешность — не было. Хотя, скорее всего, было, но не в таком масштабе: из-за отсутствия соцсетей у других поколений это не было так очевидно. Однако причины для повальной инфантильности у этого поколения действительно есть.

Во-первых, это первое поколение, которое родилось после смены эпох и ценностей. Их родители выросли и сформировались при кардинально других социальных условиях, установках, взглядах на ключевые жизненные понятия. Поэтому представители поколения 90-х более устойчивы и уверены в себе. А вот их родители относятся к «растерянному» поколению, которое прошло через большой перелом эпох. Когда то, что было хорошим, резко стало плохим, и наоборот, то, что считалось стыдным, стало добродетелью и даже способом выжить. И далеко не все из них смогли принять это и приспособиться.

Разница в социальных условиях обеспечивает более глубокий кризис отношений отцов и детей. Им сложнее понять друг друга, сложнее договориться. Ведь у них слишком разные взгляды на одно и то же. А если человек не может опереться на авторитет своего родителя, если родитель, по глубокому убеждению ребенка, не способен его понять, то взрослеть становится в разы сложнее.

Психологический бонус в этом случае — как раз та самая повышенная социальная адаптивность и гибкость. В каком-то смысле эти дети стали сами себе родителями: они сами себя балуют, сами себе что-то разрешают или запрещают, они очень самостоятельны и самодостаточны. Но тоска их внутреннего ребенка по настоящему родителю, по любви и принятию от родных мамы и папы выливается в то, что они продолжают жить в образе ребенка, получая внимание, как дети, и позволяя себе детские поведенческие паттерны. Это форма защиты, форма протеста и… форма взросления (читайте также: Поколение невротиков: почему у 30-летних не было шансов вырасти психически здоровыми).

Многие социологи и психологи отмечают, что такое позднее психологическое созревание даже лучше, чем раннее. Более старшим поколениям, особенно в середине века, приходилось взрослеть в экстренном порядке, реактивно. Например, мой дед рассказывал, что в семь лет его уже отправляли в ночное пасти лошадей, а клиентка делилась, как ее бабушка в 13 лет уже работала на военном заводе по 12 часов, делая снаряды.

Поколение конца 70-х — начала 80-х тоже по большей части повзрослело экстренно. Перестройка пришлась на их подростковый возраст. А вот дети 90-х уже имели больше возможностей для медленного, спокойного созревания, в более понятных, прозрачных правилах жизни. Они взрослеют эволютивно, а не реактивно. У них есть возможность для личной эволюции.

Помню, как моя мама как-то посетовала, что в их время не было ни психологов, ни священников, ни телефонов доверия: просто получить поддержку, поделиться с кем-то по душам было крайне сложно. Приходилось справляться самим. У поколения 90-х этой проблемы нет. Зато есть переизбыток возможностей для самых разных видов психологической поддержки: книги, фильмы, социальные сервисы, группы в соцсетях, психологи любых направлений. Эволюционируй сколько влезет!

С инфантилизацией поколения связан еще такой важный фактор, как достаточная экономическая защищенность. В целом по сравнению с другими у этого поколения основные базовые потребности закрыты. Более того, есть выбор, как удовлетворять базовые потребности. Когда не стоит вопрос выживания, то человек в принципе развивается и взрослеет более медленно, в спокойном темпе.

Этот феномен отмечали западные социологи, когда изучали психологическую зрелость и так называемый «субъективный возраст» поколений, выросших в ситуации избытка, а не дефицита. На Западе такие поколения появились раньше, чем у нас. Например, многие европейцы, которым сейчас по паспорту плюс-минус 50 лет, выглядят, одеваются и мыслят так, будто им не больше 30. 45-летние мужчины называют себя парнями и носят драные джинсы. В клубах нередко встретишь женщин, которым давно за 40, но выглядят они как девушки — великолепно для своих лет, а ощущение возраста у них не соответствует паспорту.

Впрочем, что там социологи. Наше все — Александр Сергеевич Пушкин — даже роман об этом феномене написал. Его Евгений Онегин — типичный баловень судьбы, выросший с золотой ложкой во рту. Он непосредственный, скучающий, переменчивый и очень долго эволюционирующий в своем личностном развитии до того уровня зрелости, когда становится готов к серьезным отношениям с кем-то другим. Но тогда такие герои если и были, то в малом количестве. А сейчас мы проживаем период, когда в условиях, приближенных к тем, что были у Евгения Онегина, уже выросло целое поколение. И даже подрастает второе.